Нужны разрушители мифов

Борьба с российской пропагандой принесет лишь ограниченный успех Отсутствие Владимира Путина на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале, многие комментаторы не без оснований списали на желание кремлевского диктатора избежать неловкостей, связанных с его фактической нерукопожатностью. Изоляция Путина от западных политиков окончательно оформилась после публикации доклада судьи Роберта Оуэна по делу об отравлении Александра Литвиненко.   От Первого лица Однако это объяснение страдает одним серьезным изъяном: до относительно недавнего времени ВВП не упускал случая использовать даже крайне недружеские дискуссионные площадки, чтобы представить свою точку зрения. Куда более вероятно то, что ему просто нечего больше сказать, поскольку, его  главный, и, по сути, единственный довод был озвучен с той же трибуны девять лет назад. Тогда квинтэссенцией путинской речи стала фраза «Россия - страна с более чем тысячелетней историей, и практически всегда она пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику. Мы не собираемся изменять этой традиции и сегодня». Все, сколько-нибудь программное, что звучало после нее – и Валдайская речь, и спич по поводу аннексии Крыма – было лишь развитием этого тезиса. Теперь в этом попросту нет смысла: толкование и комментирование – это уровень уже не концептуальный, а пропагандистский. И эти функции вполне можно делегировать. Тем более, что время дискуссий на международных площадках прошло. И вообще, не вождистское это дело – спорить. А вещать слишком часто и не ко времени – опасно для имиджа, даже для имиджа в галлах внутренней аудитории. И роль главного российского спикера в Мюнхене отдали Дмитрию Медведеву. У Медведева вообще интересная роль: ему не впервой объявлять войны, фактически начатые его патроном. И хотя в этот раз, в отличие от 2008 года, его выступление по форме  было вроде бы констатацией того, что «мы скатились во времена новой Холодной войны», с отсылкой к 1962 году, когда случился Карибский кризис, по сути, это была, как минимум, программная декларация.   Атакующая мифология Пассаж о Холодной войне и Карибском кризисе уже и сам по себе можно считать маленькой информационной спецоперацией. Ведь с одной стороны, Холодная война для нынешней России – это такой же фетиш, как и Великая отечественная, основа и сырье для мощного мифологического пласта, опирающегося на такие штампы как «могущество», «величие», «супердержава», «глобальный игрок», «империя» и им подобные. С другой же  стороны, использование этого термина вызывает аналогичные реминесценции, причем, с отрицательным знаком, на Западе. Таким образом, само использование этого термина в современных реалиях является попыткой исторической реконструкции - которая, в отличие от реставрации, подразумевает широкую вариативность. И которая, стоит подчеркнуть, являет собой как способ существования нынешнего российского государства, так и modus operandi людей, принимающих в нём главные решения. Безоговорочная ретрансляция понятия «холодная война» хотя бы и с сопутствующей нумерацией, совершаемая в информационном пространстве за пределами России, таким образом, является, по сути, заявкой на право России на такую реконструкцию. И это при том, что ее экономический, научный и ресурсный потенциал не идет ни в какое сравнение с советским; при том, что Москва растеряла практически всех союзников; при том, что она не может предложить никакой позитивной и ориентированной на будущее повестки дня, никакой перспективной и легко воспроизводимой идеологии, никакого сколько-нибудь привлекательного общественно-политического шаблона. Однако Москва, сознавая это, делает упреждающий ход. Принятие термина «война», и переход в состояние войны подразумевает прекращение дискуссий и превращение оппонента во врага. Врага же нужно не убеждать, а побеждать - вот, кстати, и символический уровень отказа Путина от участия в конференции. И если Россия целенаправленно шла по этому пути на протяжении последней дюжины лет, то Запад до сих пор остается в рамках дискуссионной парадигмы, в которой диалог выступает едва ли не сакральной ценностью, а потому его ни в коем случае нельзя прерывать. Запад не готов вести с Россией войну, пусть даже информационную – он разоружен и не отмобилизован перед атакующим противником. Одержимость диалогом является едва ли не крупнейшей уязвимостью демократической общественно-политической модели. И именно она закономерно стала объектом атаки информационного механизма, который, отчасти за неимением более удачного термина, отчасти ввиду поверхностного восприятия его свойств на Западе, называется российской пропагандой. Самым удачным названием для этого механизма является, вероятно термин  мыслевирус – это весьма специфический информационный продукт, предназначенный для деструкции западного сознания и для увода его в другую, параллельную реальность.   Больше чем пропаганда На самом же деле, пропаганда как таковая представляет собой лишь небольшую, и далеко не главную составляющую созданной Россией структуры по заражению западного сознания деструктивным мыслевирусом. К слову, эта структура  во многом повторяет принципы генерации, распространения, воспроизведения и модификации вредоносного кода в области ІТ. Фактически РФ является пионером в области хакерства такого рода. Она с легкостью прошла путь от дихотомии мир/война не к наивному оруэлловскому отождествлению «война есть мир», а к монаде, которую можно определить как мировойна. Военные действия гибридного типа здесь всего лишь частный случай. «Миротворцы» в Осетии и ПМР, «зеленые человечки» в Крыму, «отпускники» и «заблудившиеся» на Донбассе, «легитимные союзники» в Сирии выполняют, прежде всего, вспомогательную функцию овеществления контроля. Этот момент крайне интересен: новейшие информационные технологии и методики манипулирования массовым сознанием используются для реализации целей, по сути своей архаичных. В какой-то мере это неизбежное следствие выноса вовне технологии, которая изначально предназначалась для внутрироссийского потребления, отчасти же результат превращения российского руководства из субъекта этой технологии в объект ее максимального приложения. Речь здесь вот о чем. Модель олигархически-корпоративного авторитаризма, которую российские элиты начали выстраивать еще при Борисе Ельцине, является – с разной степенью участия – и заказчиком, и архитектором, и продуктом масс-коммуникационного комплекса,  включающего в себя весь спектр каналов распространения информации: ТВ, печатные и электронные СМИ, социальные сети, общественные движения, слухи и т.д., причем, каналов, в том числе и оппозиционных. Глобальность этого комплекса позволяет ему надежно фильтровать смысловое поле. Смыслы, прошедшие отсев, включаются в игру, основные элементы которой – деформация, деконструкция и рекомбинация. Либералы сидят на зарплатах у Госдепа, который хочет лишить Россию ресурсов. Сирия – исконно русская земля. Никого не смущает, что дистанция от екатерининской Новороссии до «Новороссии» нынешней такая же, как между заложенной ею Херсоном и античным Херсонесом. Который вдруг оказывается «сакральным местом» – что бы сие ни означало. Имя подобным бредням – легион, они появились задолго до аннексии Крыма и не похоже, что исчезнут в сколько-нибудь обозримой перспективе. Впрочем, одно можно сказать наверняка: они и должны противоречить тому, что принято считать здравым смыслом. Чем безумнее – тем лучше. Их функция – мифотворчество. Они создают иной мир смыслов альтернативный западному, не ведущий с ним дискуссии, а попросту вычеркивающий, вытесняющий его из сознания подвергаемой такой обработке аудитории. Перед нами – сотворение нового мифа, который должен стать основой нового (а точнее – старого, времен пророчества о Третьем Риме) мира. Такое мифотворчество – акт творения в самом что ни на есть постмодернистком смысле. В отличие от всеохватывающего и всеобъясняющего античного мифа, связанного строгой логикой и проходной структурой, этот миф дискретный и алогичный. Он выражается не в последовательных повествовательных формах, а лишь в виде свободно комбинируемых или даже совершенно не связанных между собой дискурсов. Это делает его очень мощным средством влияния на массовое сознание, поскольку, перекрывая всю социальную действительность, он содержит минимум информации о реальности, формируя эмоционально окрашенное и некритичное отношение к ней. Здесь можно согласиться с французским философом Роланом Бартом, когда он говорит, что миф не является ни прямым обманом, ни признанием истины, и что ему удается избежать этой дилеммы, нейтрализуя идеи и превращая тем самым «историю» в «природу». В этом контексте понятие «исконности», к примеру, является вневременным дескриптором, «киевская хунта» действительно распинает «мальчиков в трусиках», а «русская девочка Лиза в Германии» и впрямь была изнасилована. Православный большевизм вполне уживается с культом потребления, а ненависть к Западу – со стремлением «свалить из этой страны». Владимир Путин в этой системе координат получает куда больше прав и оснований отождествлять себя с государством, нежели Людовик Солнце. В общем, налицо не просто деконструкция реальности, но создание параллельного мира методом нарезки, мало чем отличающимся от литературного. При этом, стоит отметить, что получившийся на выходе миф оказался вполне самодостаточной и самоподдерживаемой системой.   Русский Протей Вряд ли творцы российского мировоззренческого чуда штудировали теоретиков постмодернизма или черпали вдохновение в романах Берроуза с Пелевиным. Творцов этих, надо сказать, было великое множество, и говорить о связи между ними и о некоем супер-Плане объединенном общей проходной логикой здесь, конечно же, не приходится. Вместе с тем, это как раз тот случай, когда безумие создается со всей возможной рациональностью. Легитимация власти посредством создания государства-симулякра, функционирующего с помощью институций-симулякров и симулякра национальной идеи на практике себя полностью оправдала. Российский проект оказался, пожалуй, первым случаем достижения тотальности упомянутых уже дискретных мифов. Рабочий с Уралвагонзавода может искренне верить в концлагеря для русских или защищать родину под Марьинкой. «Креакл» может сколько угодно измываться над «скрепами» и потешаться над Мордором. Либерал в изгнании может сколько угодно предрекать экономический армагеддон. Эмигрант в Берлине может сколько угодно ненавидеть «чурок понаехавших». И все они при этом – все одновременно - остаются в рамках парадигмы осажденной крепости и вероятности «окончательного решения российского вопроса», независимо от того, какой знак к ней приставляют. Забавно, но в этом есть что-то эсхатологическое. Впрочем, Конец Света, либо как неизбежность, либо как альтернатива – важнейшая реперная точка мифологического сознания. К слову, нынешний российский державный миф заточен под реконструкцию «Золотого века», и это тоже воспринимается как данность безотносительно к точкам зрения. Занятно, что такой же реконструкцией – на свой манер – занимается и Исламское Государство (это, однако, далеко не единственное сходство). Еще одно положение, очень успешно объединяющее этот миф в единый, невероятной прочности монолит – возведенная в абсолют установка «Все лгут». С одной стороны, она служит максимальной апатизации и атомизации общества, тем самым, кстати, снижая шансы революционного сценария. С другой – она кооптирует в систему «среднего россиянина», неминуемо вовлекая его в коррупционную игру, безальтернативно воспроизводящую режим, независимо от смены персоналий у власти. Это очень эффективное технологическое know how, блестяще отработанное и реализуемое современной российской властью. Хотя, надо признать, что предпосылки и основные компоненты этой технологии были созданы задолго до ХХІ века. Установка «все врут, а если врут все, то ложь – норма» лежит также и в основе российской пропаганды. Основная стратегия  здесь – забивание информационным мусором всех доступных медийных каналов так, чтобы исключить целостное и критическое восприятие информации, и чтобы даже наиболее достоверная информация оставляла как минимум ощущение недосказанности. При этом воспроизводство хаоса становится процессом неконтролируемым, поскольку к «ольгинским» функционерам неизбежно присоединяются энтузиасты-добровольцы и иностранные коллаборанты (фрики-одиночки, эмигранты, остающиеся в российском смысловом и ценностном пространстве, сторонники маргинальных движений). В этот шаблон вписывается и обычай официальной Москвы подражать коту Шредингера («есть войска – нет войск», «Крым сам ушел – ему все же помогли», «беззащитный бомбардировщик – выполнял боевое задание», «Гейропа – Неонацистская Европа», «НАТО – бумажный тигр» и «НАТО – угроза России» и т.п.).   Без берегов и ориентиров Включение Путиным «режима безумца» – ядерный шантаж, постоянное повышение ставок, варваризация и дегуманизация зоны конфликта – частный случай этой практики. Дебальцевская мясорубка в нарушение соглашений, или режим берсерка, включенный ВКС в Алеппо, имеют целью не просто запугивание, а демонстративное «Бога нет, мне все дозволено» в стиле Ивана Карамазова. При этом, Путин пребывает в полной уверенности, что Запад, всё ещё находящийся в плену «дискуссионного» и «договорного» подхода заведомо не ответит России тем же. Таким образом, сохраняя систему прогностический ориентиров для себя, Россия успешно отправляет Запад в плавание в непредсказуемой ситуации, когда все логические прогнозы разбиваются о демонстративную алогичность поведения московского лидера.   В поисках эффективного ответа Как следует из этого несколько затянувшегося экскурса, борьба с российской пропагандой как таковой может быть лишь ограниченно эффективной, по той причине, что собственно пропаганда, понимаемая как сознательное искажение информации, это лишь часть выстроенной Россией манипулятивной системы. И даже в рамках такой, заведомо малоэффективной стратегии, разоблачение фейков никогда не будет поспевать за их генерацией, и вряд ли сможет хотя бы приблизиться к ним по скорости и площади распространения без затрат, сопоставимых с оборонными. Для эффективного ответа нужно комплексное противодействие мифотворчеству, не ограниченное собственно контрпропагандой. Рассчитывать на то, что в России холодильник победит телевизор в обозримой перспективе не приходится как раз в силу ее мировоззренческой архаизации. Зато сама Россия достаточно успешно заражает своей архаикой остальной мир. Между тем, пока что главной точкой приложения усилий является как раз противодействие «ольгинским троллям», Первому каналу и другим подобным масс- медиа, зомбирующим преимущественно постсоветскую аудиторию. Так, еще в июне прошлого года Евросоюз одобрил план борьбы с российской пропагандой. Программа предусматривает «открытый бюджет», и ее реализация уже осенью привела к созданию в рамках административной структуры ЕС группы East Stratcom Team, призванной вести разъяснительную работу. Еще одно направление работы – сотрудничество с НГО, повышающими уровень осведомленности публики о политике дезинформации, которую проводят российские СМИ. В ноябре стартовал сайт, готовящий еженедельные обзоры российской дезинформации. Наконец, с фейками, распространяемыми каналами Sputnik и RT (ранее Russia Today) должны сообща разбираться национальные регуляторы, в том числе, через Европейскую регуляторную группу. Местные же СМИ на кремлевских зарплатах из внимания Брюсселя выпали в принципе. Кроме того, в ряде стран-членов союза запущены собственные проекты также направленные на борьбу с российской дезинформацией: это государственные телеканалы, гражданские кампании, сайты, страницы в соцсетях. Увы, результаты всей этой работы выглядят до неприличия скромными, а при сопоставлении с суммами затрат на них – так и просто провальными. Отдельной проблемой здесь также являются и критерии оценки эффективности такого рода деятельности, и методология таких оценок – но это уже отдельная, и тоже весьма непростая тема. Однако в целом неэффективность, увы, налицо. И, в свете изложенного выше, нет никаких оснований полагать, что используемые методы смогут стать более эффективны с течением времени. Точка приложения усилий оказывается неудачна в принципе.  Прежде всего - в силу уже упомянутой уязвимости Запада: почтения к диалогу и к плюрализму мнений. Эту уязвимость на полную мощь, и с большим успехом,  используют российские СМИ. В частности, регулярные наказания той же RT британским регулятором Ofcom за систематическое нарушение стандартов журналистики выставляется ими как наступление на свободу слова. Однако необходимые выводы из явно неудачного опыта так и не были сделаны. В очередные неэффективные проекты продолжают вкладываться усилия и средства.   Так, в январе лидеры ЕС поддержали высказанную Петром Порошенко идею о создании общеевропейского телеканала для борьбы с российской пропагандой. Честно говоря, смысл этого проекта вызывает большие сомнения. С одной стороны, под эту цель можно «заточить» уже имеющиеся мощности вроде того же Euronews, а не начинать строить новую структуру с нуля. С другой, опыт работы и уже упомянутого Euronews и BBC ясно демонстрирует, что разные национальные команды подают один и тот же сюжет на чувствительную тему с совершенно разными смысловыми и эмоциональными акцентами. Это, с одной стороны объяснимо и нормально в «мирных условиях», но информационная война предполагает согласованные действия.  И опыта эффективного  согласования и взаимодействия такого рода в Европе пока нет. Соединенные Штаты в борьбе с российской пропагандой, в общем, идут тем же путем создания «правдивого информационного потока». В той или иной форме это возобновление практик времен Холодной войны с ее «голосами», альтернативными официальным голосам Москвы. К примеру, в минувшем августе Вашингтон открыл грантовую программу на $500 тыс. для русскоязычных журналистов из стран Балтии. Объявление на сайте посольства США в Вильнюсе гласило: «Поскольку российская пропаганда и дезинформация усиливается, медиа во всех трех [балтийских] странах нуждаются в навыках и инструментах борьбы с ними путем основанной на фактах, достоверной подачи новостей». В ноябре прошлого года, выступая на слушаниях в сенатском комитете по иностранным делам, заместитель помощника госсекретаря США по делам Европы и Евразии Бенджамин Зифф сообщил, что в 2016 финансовом году  бюджет программы на поддержку гражданского общества и независимых СМИ в Евразии и Юго-Восточной Европе, куда включена и Россия, должен увеличиться на 26% и достичь $83 млн. Речь идет о опять-таки контрпропаганде, которую  американская сторона понимает как поддержку независимых СМИ, разоблачение ложных утверждений, а также на укрепление потенциала гражданского общества, доступ к высококачественной информации на русском языке для стран региона. По словам Зиффа, такое расширение бюджетной строки предпринято согласно предложению Барака Обамы. Разумеется, эту сумму трудно сравнивать с $1,4 млрд. для обеспечения работы пропагандистской машины, которая подает видение Кремля на события в мире на 30-ти языках, охватывая 600 млн. человек в 130 странах, в рамках которой используются, в том числе, и фиктивные неправительственные организации. Кроме того, опровергнуть тезис «все врут», который весьма умело использует российская пропаганда в условиях информационного хаоса будет совсем непросто – а если уж называть вещи своими именами – то и попросту невозможно. Тем более что и утверждение это по сути своей верно, и финансирование, что «от Госдепа», что от какого-нибудь «Росийско-польского центра диалога и согласия» неизменно насторожит какую-то часть аудитории. Как, впрочем, и закрытая информация о происхождении денег вкупе с неясной структурой собственности СМИ – а расчистка этих авгиевых конюшен продвигается очень медленно. В разрезе приоритетов военного бюджета США, приоритет программ, направленных на реализацию американской «мягкой силы», и сдерживание российского милитаризма по-прежнему уступает проблемам борьбы с Исламским Государством. К слову, в новом бюджете США на кампанию против ИГИЛ, включая информационную борьбу с ним, предусмотрены те же $1,4 млрд. На этом фоне $117 млн, направленных на «противодействие российским агрессивным действиям в Украине» и $51 млн. для противодействия давлению России и ее дестабилизирующей деятельности в Молдове и Грузии, что также подразумевает борьбу с пропагандой, выглядят более чем скромно. Это при том, что, даже по сравнению с ноябрем 2015 года, объем финансирования противодействия гибридной российской агрессии в Украине был дополнительно увеличен чуть ли не вдвое. Впервые, с середины 2000-х годов, Украина вернулась в первую десятку реципиентов американской финансовой помощи – в 2015 году она заняла девятое место между Танзанией и Угандой, получив $514 млн. В этом году Киев может выйти на шестое место, обогнав Нигерию, поскольку планирует получить от США «на укрепление демократии, подержку экономических реформ и усиление борьбы с коррупцией», а также военно-политические цели уже $630 млн. Эта сумма кажется небольшой, но тут вопрос - с чем сравнивать. К примеру, в прошлом году агентство международного развития США в форме кредитных гарантий предоставило помощь на развитие малого бизнеса в 23 странах на сумму $695 млн. Вполне вероятно, что где-то в дебрях этих цифр предусмотрены и расходы на поддержку усилий Украины по борьбе с соседской пропагандой. При этом, уверенно можно утверждать одно: помогать Киеву в развитии собственного «министерства правды» Вашингтон не намерен, об этом посол Джеффри Пайетт высказался вполне понятно. Однако у частных, гражданских и неправительственных проектов, как собственно информационных, так и направленных на повышение стандартов информационной гигиены, шансы на поддержку весьма неплохи. Есть только одно «но»: проблему демифологизации России, не столько как территории, сколько как надтерриториальной, всемирной общности, эти проекты не решают в принципе. Они вообще не заточены на эту проблематику. Ну, а без слома российского мифа любая контрпропаганда будет априори неэффективна. Здесь необходим комплексный подход, включающий работу и с восприятием, и со смыслами, и с культурными стереотипами. Но плана такой борьбы сегодня нет. И даже самой общей стратегии такого подхода сегодня нет. И попыток, хотя бы самых начальных, её разработки – тоже нет. И даже понимания необходимости такой разработки, назревшей необходимости жесткого, директивного отказа от дискуссий мирного времени, и перехода к прямой идеологической войне – тоже нет сегодня на Западе. Между тем, Россия ведет против остального мира самую настоящую войну, где дерутся – насмерть, где в ход идут все средствами, и в рукопашной нет запрещенных приемов. Её цель – не компромисс, не примирение, не ограниченное усиление своих позиций, а полный разгром противника, полная дезинтеграция западного сознания, западной системы ценностей, западной культуры и демократической традиции. Понимания того, что война уже идет, нет сегодня ни на Западе в целом, ни в США, ни в ЕС. Нет его и в правительственных кругах стран, подвергающихся российской информационно-мифологической агрессии. Россия безнаказанно атакует их, и не встречая отпора, легко уничтожает намеченные для ударов цели. Алексей Кафтан